Ярославский врач: выявляемые формы туберкулеза сейчас гораздо тяжелее, чем раньше

Первая попытка поступить оказалась провальной. Подвела физика, которую сдал на тройку. Не пройдя по конкурсу, я не стал терять год и устроился на работу в лабораторию на кафедру общей гигиены. Параллельно готовился и подтягивал учебу. А через год поступил.

Во время учебы было весело и сложно. Когда началась анатомия, все названия мы заучивали на латинском языке, которого на тот момент никто из нас не знал. Это было непросто. А потом перешли в клинику. Занятия по терапии, хирургии и работа у постели больного оказались намного интереснее теории.

В 1975 году я окончил институт. По распределению уехал работать в Углич, в колонию для больных туберкулезом. Там отработал три года, набираясь опыта в общении с людьми и диагностике заболеваний.

После Углича я вернулся в Ярославль. Работал в туберкулезной больнице, поликлинической ординатуре, а сейчас в областной туберкулезной больнице занимаю должность врача-консультанта.

– Чему научили молодого специалиста в Угличе?

– Помню своего самого первого пациента: я очень волновался и боялся поставить неверный диагноз. Но старшие коллеги меня поддерживали и помогали.

Вообще в жизни мне везло на хороших наставников. Они же преподнесли самый главный урок. Для любого врача важно уметь сомневаться во всем: в поставленном диагнозе, в назначенном лечении.

С одними и теми же симптомами и клинической картиной могут протекать сразу несколько заболеваний. Взять мою сферу: на рентгеновском снимке могут одинаково выглядеть и туберкулез, и рак легкого, и пневмония. 

Постановка диагноза – сложный процесс анализа и синтеза совершенно разных данных, и метод дедукции тут важен не меньше, чем для Шерлока Холмса.

А еще врачу очень важно уметь разбираться в людях, правильно общаться с ними. Если он не смог этому научиться, то это, я думаю, плохой врач.

Как можно узнать какие-то особенности и подробности, которые будут ключевыми в диагностике или лечении, без доверительного разговора с пациентом?

– Одно время туберкулез был настоящим бичом общества. А сейчас все только и говорят о коронавирусе…

– В 1975-м, когда я окончил мединститут, туберкулез был очень распространен. Только в Ярославле на учете состояли 10 тысяч человек. Сейчас их всего около 300.

Эпидемия туберкулеза дейст­вительно идет на спад. Но это если смотреть с точки зрения численности. Если обратить внимание на сам характер заболевания, то выявляемые формы порой гораздо тяжелее, чем раньше, в относительном пересчете на количество заболевших.

Люди своевременно не проходят профилактические осмотры и доводят себя до тяжелого состояния. Туберкулез – такая болезнь, которая практически никак не проявляется в самом начале, и клиники мы не видим. А появившиеся жалобы говорят о том, что болезнь перешла уже в трудноизлечимую стадию.

– За эти 46 лет работы в медицине вам никогда не хотелось сказать: «Все, хватит!»?

– Нет. Мне сегодня, как и 40, и 30 лет назад, каждый день интересно ходить на работу. А когда удается помочь больному, то от этого становится радостно на душе.

Бывают случаи, когда приходит пациент с выпиской и думает, что его диагноз определен, а я, изучив картину болезни, объявляю, что у него на самом деле туберкулеза нет. Тогда вижу, как у человека в буквальном смысле тяжесть спадает с плеч.

– Что для вас – быть врачом?

– Быть высококвалифицированным, классным специалистом.

– В чем еще, кроме работы, вы черпаете вдохновение?

– Моя вторая жизнь – музыка. Еще в юности я был увлечен ей: Луи Армстронг, Элвис Пресли, а потом и «Битлз».

Гонялся за пластинками, носил длинные волосы. Родители, мягко говоря, не были в восторге от всего этого. А на третьем курсе мединститута все пришлось бросить. Я женился, потом появились дети...

А лет двадцать назад музыка вновь ворвалась в мою жизнь. С друзьями мы создали свою команду. Сейчас наш ансамбль состоит из трех человек: гитарист, барабанщик и я – пианист или гитарист.

Мы делаем каверы на самые разные песни, записываем их, не выкладывая в Сеть.

– Вторая жизнь – музыка, а есть третья?

– Есть! Это хорошее кино. Не могу выделить только один жанр. Мне одинаково нравятся и хорошая драма, и боевик, и фантастика, и ужасы, и даже женские мелодрамы. В последнее время вот пристрастился к сериалам, но выискиваю те, что для меня интересны. 

– Что самое сложное в постановке диагноза? Верно ли, что в работе вы прежде всего опираетесь на рентгеновские снимки?

– Ко мне приходят пациенты и коллеги со сложными или спорными случаями для консультаций. Как правило, трудность состоит в том, чтобы отличить туберкулез от пневмонии или рака легкого. Но существуют еще несколько сотен заболеваний, которые по рентгеновской картине и по симптоматике похожи между собой.

Вы правильно подметили, что мы ориентируемся в значительной степени на рентген. Чтобы быть точным в «чтении» снимков, я в свое время днями просиживал в стационаре у высококлассного ярославского рентгенолога Вадима Евстифеева.

На рентгеновском снимке для врача важно все: форма, величина, очертания, степень плотности, наличие полос распада, очагов в окружающей легочной ткани. Для неопытного глаза все выглядит как тень, но в моей профессии эти 50 оттенков серого имеют большое значение. И только опыт помогает отличить туберкулез от бронхоэктатической болезни, метастаза рака легких или саркоидоза. Сейчас разобраться с картиной помогает интернет. А раньше было не обойтись без дорогих и редких монографий и атласов.

Фото Анны Соловьевой